Воспоминания о пережитых мною холерных эпидемиях. 2. ХОЛЕРА В ТАМБОВЕ В 1848 ГОДУ
Эпидемическое благополучие в Тамбове в начале лета. Нападение на Генрици в Малой Талинке. Отличительные признаки продромальных поносов и рвоты при холере. Солдатские партии. Случай сухой холеры. Топография и климат Тамбова. Характер холеры в Тамбове. О действии каломеля на течение холеры. Промежутки в холерной эпидемии. Смерть поручика Аксионова. Противохолерные мероприятия генерала Муравьева.
В начале мая 1848 г. я был послан в распоряжение генерала Муравьева, формировавшего в городе Тамбове 12 запасных батальонов из бессрочно отпускных1). Для составления этих батальонов высылались партии бессрочных из соседних к Тамбову, но преимущественно из восточных губерний, не исключая и Казанской, в которых холера местами уже побывала в предыдущем году. Когда я прибыл в Тамбов, то там ни холеры, ни намекающих на нее поносов не существовало. Напротив, обыкновенный, сезонный уровень заболеваний, по словам местных врачей, в мае, июне был меньше прошедших лет, и мне приходилось лечить не- которых солдат, и особенно офицеров, прибывших из Оренбургского края, даже от запоров и желтухи. Партии солдат, поступавших в это время в состав формируемого войска, мало давали больных, тем более что они составлялись из отборных, здоровых людей. Только в июле, — и то во второй половине, стали приходить вести, что некоторые партии, следующие по разным трактам в Тамбов, стали на пути поражаться холерою. Чтобы точнее разузнать и, смотря по надобности, снабдить пораженные партии инструкциями, фельдшерами и необходимыми медикаментами, я был в тот же день, в воскресенье, послан с шестью фельдшерами и по числу их, с шестью походными аптечками, навстречу стягивающимся к Тамбову партиям.
Присутственные места в Тамбове в начале ХХ столетия (фотография предоставлена пресс-секретарем Управления Роспотребнадзора по Тамбовской области, Владимиром Деминым)
По инструкции я должен был по возвращении в Тамбов представить генералу Муравьеву список: 1) умерших от холеры в партиях за время их следования, 2) найденных больными холерой, как и оставленных по причине этой болезни на пути, 3) список найденных мною с расстройствами пищевых путей, и в особенности страдающих холериною, и из них особо тех, которых я назначил оставить по дороге, и тех, которым дозволил следовать с партией дальше, на подводах либо пешком. Я был обязан показать приблизительно, в каком числе я ожидаю заболевания холерою в каждой партии из найденных мною уже с расстройством пищеварения, — а затем при вступлении каждой из этих партий в город я обязан был ее осмотреть и отделить подозрительных больных для отправления их в приказ общественного призрения. От меня требовали правильного предсказания касательно ожидаемого развития холеры и вообще услуг диагноста. Поэтому я и старался подмечать те явления, которые мне бросились в глаза как отличительные для холерного процесса. При этом нельзя не сказать, что мне велено было в деревнях, через которые я проезжал, осведомляться о том, нет ли в них холерных больных, и, если понадобится, снабжать их жителей советами и нужными снадобьями. Поэтому в одной из ближайших деревень (Малой Талинке) я остановился у двора старосты. Так как мой ямщик был родом из этой деревни, то я его и послал в дом старосты, набитый народом, чтобы его оттуда вызвать и расспросить. Староста минуты через две вышел ко мне по-воскресному, — навеселе и спросил, что это я развожу в ящиках? Когда я ему все объяснил, он мне ответил, что в этой деревне напасти никакой нет, но говорят, что где-то по соседству она водится. Заметив, что из этого же дома повысыпало людей, а некоторые из них стали ломать дреколья из забора, я велел всем трем тройкам трогать. Две первые тронулись, но мой ямщик остался на месте. Поэтому, столкнув его с телеги, я сам взял вожжи и ускакал, так что полетевшие в воздух дреколья меня не догнали. Отъехав сажень 200, я остановился и взял бежавшего сзади ямщика. После этого в других деревнях я делал расспросы у жителей только тогда, когда встречал в них партии либо их квартирьеров2).
Больничное здание в Тамбове (построено в средине XIX столетия) (фотография предоставлена пресс-секретарем Управления Роспотребнадзора по Тамбовской области, Владимиром Деминым)
Первую партии я встретил за 18 верст от Тамбова и в ней нашел 22 человека, страдавших поносами. Из них у четверых живот был неумеренно подтянут, на ощупь не упругий и не мягкий, а (как бы отличительный признак продромальных поносов или холерины) представлял плотность сплошной, глинистой массы. Отсутствие при перкуссии всякого подобия тимпанического звука ясно говорило в пользу прекратившегося в животе образования и присутствия газов. При ощупывании живот не болящий и не чувствительный, все больные на ногах, отвечают голосом, хотя не сиплым, но сжатым, несколько глухим — и все ответы делаются апатично, монотонно, на одну ноту. Все они говорят, что при испражнении низом, без боли, но с сильным позывом, струя жидких испражнений выбрасывается быстро и непрерывно, по их словам, «как с гвоздя», и только по разу, без повторения. При этом я лично убедился, что при послаблении быстрая струя была совершенно беззвучна, без испущения ветров во время или же после испражнения; обильная струя моментально прекращалась. У трех из них были еще фекальные испражнения, у четвертого рисовидные. Отрыжек и тошноты не случалось. У одного больного была только рвота, тоже без предварительной тошноты, но еще горьковатою массою. Как при рвоте, так и при поносе с напором, выбрасываемая струя горяча, причем облегчается чувство жжения под ложечкою, а при испражнении низом ощущается мимолетный, но сильный жар в прямой кишке. Мочеотделения в момент испражнения не бывает, а оно следует за ним, — и в весьма малом количестве, производя ощущение жара. Струя выделяемой мочи бывает прерывистая, иногда по несколько капель за раз и требует усилия. Лица у всех осунувшиеся, взгляд равнодушный, стоячий, неохотно фиксирующий предметы; глаза несколько запавшие, с расширенными зрачками, но без синих кругов, скулы сравнительно означившиеся, нос заострившийся, его крылья опавшие, неподвижны. Нос на ощупь холодный; губы со слабым, синеватым оттенком, бледные. Язык тонкий, довольно широкий, плоский, высовываясь, продвигается по самому дну рта, причем корень и средина его не образуют, как обыкновенно, при высовывании выпуклости, или хребта, а западают, весь язык при этом представляет слабую, ложкообразную выемку; язык синеватый, особенно на конце, на ощупь холодный до средины, дрожащий, чистый и не сухой. Больные, при требовании моем плюнуть на пол, не находят для этого достаточно слюны во рту: кисть руки холодная, слегка синеватая, как и ноги; пульс ползучий, длинный, редкий, довольно малый и мягкий. Жажда небольшая, но большой позыв на холодное питье; аппетита по-настоящему не имеют, но отвращения от пищи нет, так что, по их словам, немного едят, смотря на других. Вот какими признаками отличались четыре поносных, которые считались в партии не больными, а так себе, недомогающими и наравне со здоровыми своими товарищами свершали еще все походные требы. У прочих 18 были заметны то тот, то другой из высчитанных выше признаков, но порознь. Выдаваясь один больше другого, и почти ни в одном они не составляли такой совокупности и полной картины отличий, как у описанных четырех, которых я нарочно отобрал для личных наблюдений в течение более 6 часов моего пребывания в партии. В течение жизни мне неоднократно приходилось, как проверять описанную картину продромальных поносов, или холерины, так и ею пользоваться для дифференциального диагноза от всяких страданий желудочно-кишечного канала не холерного свойства.
Вид испражнений больного холерой. Рисунок из книги Шуваловой Е.П. с соавт., 1979
Другую партию я встретил еще дальше от Тамбова; она следовала из-за Казани. На дороге она оставила двух заболевших холерою, а двух потеряла; в ней я нашел только семь человек, одержимых поносом; все они носили на себе признаки вышеописанных угнетения и атония безо всяких следов реакции, свойственных гастрическим страданиям. Почти все семь человек страдали третий день и захворали в день оставления партиею двух холерных в ночлежной деревне на попечении деревенского священника и старосты. На обратном пути в Тамбов я нагнал еще одну партию, следовавшую другим трактом и потому мною пропущенную. Она была уже в 40 верстах от города. Я в ней нашел 13 поносных с коликами, с гастрическими и реактивными явлениями. Некоторые из них жаловались на тошноту, которая, большею частью, встречалась при обложенном языке, сухости рта и несколько вздутом животе. Всех их я оставил до поправления в большой деревне на довольно возвышенном и песчаном грунте и рекомендовал не давать им деревенского кваса, а вместо воды употреблять липовый, либо мятный настой, либо, при их поправлении, самый слабый лимонад из соляной кислоты, особенно тем, которые имели тошноты. Внутрь давался сначала раствор двууглекислого натра; одному, имевшему колики, дал ложку клещевинного масла, а двум, имевшим гастрическую реакцию с головными болями, — риверово питье3). Всем назначил в пищу куриный суп и белый хлеб, какой нашли на месте.
Партия, к которой они принадлежали, прибыла в Тамбов два дня после моего туда возвращения, а 13, оставленных на дороге, прибыли через неделю. Как эта партия, так и 13 выздоровевших в первые 10 дней по прибытии на место холерой не поражались. Что было далее — не знаю, потому что их распределили по разным батальонам. Из 22-х больных первой партии, прежде чем она вступила в Тамбов, один умер от холеры на дороге. Другие шесть человек перенесли холерные приступы на ночлегах и в ночное время, почему оставляемы были партиею в деревнях, откуда четыре человека по выздоровлении были доставлены в партии прежде ее вступления в город, а в двух остальных я не имел сведений. Полагаю, что умерли. Семь же человек второй партии при употреблении от одного до трех 10-гранных порошков каломеля, горчичников, при диете и употреблении мяты в виде питья и чаю, — все поправились и вместе со своею партиею прибыли в Тамбов. Но тут случилось вот что. Когда эта партия у ярмарочных балаганов выстроилась для смотра, то осматривающий начальник заметил, что один из старослужащих неспокойно стоял во фронте, за что получил выговор. Но когда через несколько минут он вторично был замечен выдающимся из фронта и как бы разговаривающим, то был отведен на редант и приговорен к телесному наказанию. Узнав в нем одного из лечившихся на марше от холерного поноса и убедившись, что он только за три дня до вступления партии выздоровел и сделал три последних перехода пешком, а на смотре, вдруг ослабевши и, боясь упасть, зацепился за своего соседа, что-то бессвязно бормоча что и было принято за худое его поведение во фронте, мне, хотя с трудом, удалось его оправдать и освободить от наказания. Несмотря на это, он быстро изменился; без поноса и рвоты получил корчи в ногах, был отвезен в больницу и через несколько часов скончался. Вот случай сухой холеры вследствие паники у человека, перенесшего продромальный понос и утомленного дорогою, и долгим стоянием на смотру. На следующий день двое других из числа тех же семи, перенесших продромальный понос, получили холерный приступ, но выздоровели.
Таких партий, поражавшихся на пути, я встретил всего около 10-ти, прочие прибыли и вступали в город без моего осмотра, так как я тогда составлял весь врачебный персонал в 12-ти батальонах, а о них худых вестей с пути их следования не приходило. К этому я должен прибавить, что мои поездки навстречу партий приносили немалую пользу и в том отношении, что партионные офицеры, узнавая от жителей деревень, в которых я побывал, что партии на пути ревизуются уполномоченным врачом, стали лучше кормить своих солдат, на ночлегах шире ставили их по квартирам и вообще охотно бросали всякие экономии, лишь бы не попасть в беду. Тем более, что тогда врач, командированный в войска для прекращения болезни, обязан был их опрашивать о получаемом ими довольствии и обо всем, что касалось их содержания и размера служебных трудов, — и обо всем замеченном должен был упоминать в реляциях. Генерал Муравьев же требовал точнейших подробностей касательно всех потребностей солдата.
Тамбов, находящийся под 52° с.ш. и 59° в.д., расположен у реки Цны, на равнине, удобопроницаемая и мягкая почва которой состоит из суглинка, перемешанного с черноземом и песком. Изотерма его +4 R, средняя зимняя температура –8 R, средняя летняя +15 R. Климат континентальный с весьма жаркими днями летом. В начале августа холерные заболевания в войсках и между жителями, хотя в незначительном числе, — уже не составляли редкости, но мало производили паники сравнительно с тем, что я видел в Казани. Тут боялись только стеснительных карантинных мер, а в деревнях — кордона, чем и объясняется то обстоятельство, что крестьяне в проезжаемых мною деревнях так враждебно относились к моим расспросам.
Набережная улица в Тамбове в начале ХХ столетия (фотография предоставлена пресс-секретарем Управления Роспотребнадзора по Тамбовской области, Владимиром Деминым)
Нет сомнения, что холера в Тамбове была занесена партиями, прибывавшими из разных приволжских и восточных губерний. Быстрое же падение уровня реки и вслед затем почвенных вод в течение предшествовавших июльской жаре в городе, раскинутом на мягкой равнине из проницаемых земель, и, кроме того, примитивно устроенные и худо содержимые в нем ретирадники были совершенно достаточными условиями для равномерного распространения заразы по всему городу. Тут не было выбора в частях и улицах; холера везде одинаково появлялась отдельными и нежданными заболеваниями, мало щадя и более опрятные места, и достаточное население.
Касательно характера холеры в Тамбове надо сказать, что одних она поражала без предварительных поносов, либо же приступ наступал через 1–4 часа после первого жидкого стула, — и тогда приступ был жесток с корчами в разгибающих мышцах, причем цианоз, прекращение мочеотделения и потеря голоса развивались быстро. После приступа реактивный период наступал не скоро, и выздоровление шло, хотя медленно, но довольно ровно, так что если больной не умер в течение приступа, то можно было ожидать его выздоровления.
Образец этой формы я наблюдал на одном старом майоре С., имевшем две пахомошоночных грыжи, совершенно скрывшихся ко времени приступа и очень не скоро возвратившихся после выздоровления. Он принял большое количество каломеля, и при его выздоровлении показались ссадины на местах, к которым были приставлены горчичники. Выздоровление из-за старости лет шло чрезвычайно медленно. Но после приступа, через несколько часов, уже показалось мочеотделение и в реактивном периоде ни тифозных, ни уремических припадков не было.
У других военнослужащих холера обнаруживалась в форме долговременных, продромальных поносов с испражнениями в виде беловатых помоев и со значительным выделением мочи. Приступ наступал через 6–9 дней позже, бывал крайне короткий, слабый, почти неуловимый для окружающих и для врача. Корчи бывали только в икрах, повторялись не часто. Но отделение мочи всегда прекращалось, и после короткого приступа следовало тифозное состояние, решавшееся без явных критических явлений. Смерть большею частью наступала при не возвратившемся мочеотделении, при уремических припадках. В этой форме врач большею частью призывается поздно и ему главным образом приходится бороться с бурно и беспорядочно возвышающимися реактивными признаками. Эту форму я наблюдал, например, у госпожи Краун, директрисы института девиц, выздоровевшей после 4-гранных приемов каломеля (пока испражнения сохраняли рисовидный вид), а затем небольшим количеством опия в анисово-амиачной жидкости4), валерьянового и мятного чая, холодных компрессов на голову и на область сердца (при быстро возвышающемся пульсе) и согревающих на живот.
Как в Казани, так и в Тамбове, много встречалось врачей, отвергавших употребление каломеля при холере ввиду его разрушительного влияния на десны, зубы, ткани рта и зева. Но я теперь имею право сказать, что в 9-месячное мое пребывание в Казани и более года в запасных войсках, перенесших при мне холеру, я этих последствий не наблюдал. Объясняется, по-моему, совершенным недостатком у холерных слюны, без которой каломель всасываться тканями рта не может, а также ничтожною деятельностью всасывающей системы и сильною перистальтикою кишечника.
В конце августа 12 сформированных запасных батальонов двинулись из Тамбова в Киев при 3 врачах, т.е. на каждые 4 батальона, или бригаду, по одному, и при 12 хороших фельдшерах, т.е. по одному на каждый батальон. В то время в Тамбове холера уже свирепствовала и между жителями, но не изо дня в день, а делая промежутки в четыре до восьми дней, совершенно свободные от заболевания. Такие промежутки приходились в пасмурные, и особенно в ветреные дни. Уходя из Тамбова, войска оставили в нем до 30 холерных; но нам пришлось изредка и на походе встречаться с холерою, хотя мы проходили через такие места, в 
которых о ней не было слышно. Так, на одном из переходов Воронежской губернии, мне, следовавшему за последним, четвертым эшелоном своей бригады, дали знать, что в передовом эшелоне поручик Аксионов упал в холерном приступе. Поэтому я, забрав снадобья и фельдшера, поспешил туда, но скоро узнал, что два товарища повезли заболевшего вперед, в деревню, назначенную для ночлега. Напрасно я сетовал, что это сделано против Походного устава, в который была включена и инструкция, чтобы заболевавших в эшелонах оставлять на месте, на шинелях, до прибытия врача, который всегда следовал позади эшелонов. На привалах, ночлегах и дневках не отвозить заболевших в лазарет в телегах и тряских экипажах, а относить на носилках, дверях или простынях, но всегда на руках, во избежание сотрясения, всегда гибельно действовавшего на заболевшего. Когда я в ночлежной деревне, в 18 верстах от места заболевания, разыскал квартиру пациента, то застал его уже умершим, донага раздетым, лежащим на спине, на широкой скамье, у стены. Не прошло еще и 3 часов с того времени, когда я узнал об его заболевании. Поэтому, усомнившись в скорой смерти и возмутившись опекой его друзей, я стал поворачивать труп на все стороны, предлагая и другим вытирать тело ладонями, а живот суконками. Но можно себе представить испуг простых людей, хозяев квартиры, когда при этих манипуляциях произошли корчевые движения в нижних конечностях и клонические спазмы в мышцах спины и лица. Испуг этот еще более усилился, когда быстро повторившимися спазмами в разгибающих мышцах ручных перстов, последние стали производить подобие барабанного боя по скамье. Правда, что температура на животе еще далеко не исчезла, но все-таки я никогда более не видел такого сильного сокращения мышц после смерти. Правда и то, что умерший был атлетического сложения. Он с товарищами оставался кутить в Тамбове — проводил бессонные ночи, несмотря на расстройство желудка в тот день, когда почтою догнал свой батальон, — получил холерный приступ. Цианоз у него до того был незначителен, что только после тщательного расследования и после посмертных корчей я окончательно убедился в том, что он погиб от холеры, а не от другой болезни.
Через 88 дней после выступления из Тамбова, оставивши на пути 23 холерных в попутных больницах, 3-я бригада, с которою я следовал, прибыла в Киев, где присоединилась к резервам действующего корпуса. Генерал Муравьев нас к этому времени оставил. В Тамбове он не раз ночью проверял, довольно ли просторно спят солдаты, а днем пробовал пищу в котлах и входил во все нужды солдата. На время холеры и готовившегося нам похода, он заранее запретил постную пищу, а на переходах приучил нас проверять доброкачественность питьевой воды и осматривать колодцы, — а без таких строгостей ему бы не удалось в холерное время ни вывести из Тамбова всю массу сформированного им войска, ни довести его до дальнего Киева. В Киеве в то время холеры не было, и в войсках нашей бригады заболевания холерой более не возобновлялись.
Все время моего пребывания в Тамбове я пользовался квартирой в доме помещицы, старушки Ежиковой. Старушка, как только услышала о появлении холеры, тотчас уехала в деревню, за 40 верст от города, оставив меня одного в своем доме, и как гостеприимная хозяйка каждые 4–5 дней присылала мне из своей деревни множество арбузов и других овощей. Я раздавал арбузы сослуживцам, и как они, так и я сам утолял ими жажду в летнее время, никогда не употребляя сырой воды, причем все поражались наилучшим состоянием наших желудков. Огурцы тоже употребляли, но только не приправляли их ни уксусом, ни прованским маслом, а ели их с солью, как салат, либо с медом или сахаром в качестве десерта. Водки или вин за столом не употребляли, а пили только местного приготовления шипучки из ягод.
1) Наши войска вели в это время боевые действия в Венгрии. Генрици был назначен сопровождать маршевые колонны 9-й пехотной дивизии.
2) Генрици еще легко отделался. Появление в России и Европе ранее неизвестной болезни — азиатской холеры, — для людей того времени стало настоящей катастрофой. Народным массам трудно было свыкнуться с мыслью, что существует болезнь, способная в течение 1–2 суток или даже нескольких часов убить совершенно здорового и крепкого человека. Внезапное развитие симптомов, напоминавших отравления сильнейшими ядами, быстрая смерть и неудержимое распространение болезни между низшими слоями населения, возбуждали невольные подозрения в злонамеренных отравлениях и вызывали во многих местах взрыв народного негодования, обрушившегося преимущественно на врачебный персонал.
В России холера, а особенно меры правительства против неё, послужили причиной народных волнений в Тамбовской, Калужской, Московской, Одесской и других губерниях. Наибольшую известность приобрел так называемый «холерный бунт» в Петербурге на Сенной площади: 22 июля 1831 г. народ окружил кареты, в которых возили холерных больных, нанося оскорбления и побои полицейским чиновникам и надзирателям конвоя. На другой день, после наступления ночи, разъяренная толпа ворвалась в госпиталь, вытащила на улицу больных, чтобы отправить их домой, убила двух врачей и избила жандарма, затем переломала холерные кареты и произвела другие бесчинства. Особенно страшный бунт, сопровождавшийся избиением врачей и офицеров, разразился в Аракчеевских военных поселках Новгородской губернии. Декабрист Лунин М.С. по поводу холерных бунтов в России заметил: «Всюду проливалась кровь и чернью, и военными судами».
Такие же беспорядки происходили в 1830-х г. в Венгрии, где народ подозревал отравление. Употреблявшуюся для дезинфекции хлорную известь сочли за яд и заставили врачей её глотать, в доказательство безвредности.
В 1832 г. в Бирмингеме (Англия) разнесся слух, что хоронят еще живых людей, заболевших холерой; толпа бросилась на кладбище, разрывала могилы, переломала гробы и убила несколько лиц, заподозренных в воображаемом преступлении. В тот же год в Манчестере тысячи людей собрались в одно утро на улице; среди толпы несли на носилках обезглавленный труп ребенка, у которого врач отрезал голову для анатомических исследований. Население города считало, что ребенок убит врачами холерного госпиталя, и собиралось его разрушить. Бунт был подавлен войсками.
Последние холерные бунты в России имели место в Астрахани и в Саратове в 1892 г. На астраханцев противоэпидемические меры властей произвели чрезвычайно сильное впечатление. В соответствии с контагионистическими представлениями, живого еще человека, чтобы от него не заразиться Коховской запятой, хватали специальными щипцами. Затем заболевшего грубо, силой, при криках и плаче всей семьи, полицейские и санитары помещали в гроб с жердями (носилок не хватало, а гробов запасли с избытком). А тот, в свою очередь, ставили на повозку, в которую обычно бросают отловленных собак. Бунт начался в воскресенье 21 июня, с разгрома «собачьих фургонов», холерных больниц, полицейских участков. После его подавления военно-окружным судом к повешению приговорено 20 человек (т.е. значительно больше, чем после подавления графом Орловым чумного бунта в Москве в 1771 г.) и сотни — к ссылке и тюремному заключению.
Бунт в Саратове начался 10 июля. Толпа, приведенная в ярость мыслью о том, что больных будто бы хоронят живыми, разнесла полицейские участки, дом полицмейстера и квартиры врачей. Той же участи подверглись и холерные бараки, из которых были выпущены больные, которые затем погибли. Толпа убивала врачей, больничную прислугу и частных лиц. Порядок был восстановлен при помощи войск.
Приведенный Генрици эпизод наглядно характеризует «точность» статистической отчетности холерной заболеваемости в России в XIX столетии. Ф. Эрисман обычно умножал официальную цифру на два.
3) Риверово прохлаждающее питьё (potio Riweri). Готовилось следующим образом: в 3 унциях воды растворяли 1 драхму углекислого калия, затем добавляли 1 драхму кристаллизованной лимонной кислоты.
4) Анисово-аммиачный раствор (liquor ammoniae anisatus). Состоял из 24 частей очищенного спирта, 1 части анисового масла и 5 частей жидкого аммиака или нашатырного спирта. На прием от 3 до 15 капель в воде.