Они создали сверхдержаву

Статья предназначалась для нового издания воспоминаний П.Н. Бургасова «Я верил» (2015). По неизвестным для меня причинам она была выброшена из уже практически готовой к печати книги. Петр Николаевич известен как эпидемиолог мирового уровня и главный санитарный врач СССР. Однако этот период его жизни начался уже после того, как в возрасте 50 лет он уволился из рядов Вооруженных сил СССР. Его работа по организации исследований в области средств биологической защиты войск и населения, его собственный вклад в их разработку, остались неизвестными для многих из тех, кто имел счастливую возможность работать с ним в структурах Минздрава СССР. Малоизвестной является и его подвижническая деятельность уже после того как он был вынужден уйти с должности главного санитарного врача. Мною сделана попытка свести эти страницы его жизни в единое повествование.

Библиографическое описание. Супотницкий М.В. Они создали сверхдержаву. К 100-летию со дня рождения академика РАМН СССР П.Н. Бургасова. Режим доступа: https://supotnitskiy.ru/stat/stat126.htm

 

 

Отмечая юбилейную дату человека такого масштаба, каким был Петр Николаевич Бургасов, мы часто выводим на первый план некие личные воспоминания о нем, отделяя их от исторической эпохи, в которой он жил, при этом теряя понимание того, почему у этого человека жизнь сложилась именно так, а не иначе. Сейчас нам трудно представить время разрухи, эпидемий, голода и незаживших ран в душах людей, оставленных Первой мировой и гражданской войнами. Родившемуся 29 января 2915 г. в семье тульского рабочего-оружейника ребенку не хватало еды и одежды, об окончании средней школы не приходилось даже мечтать. Его отец не рассчитывал даже на выживание самого младшенького. Как вспоминает в своей книге «Я верил» Петр Николаевич, отец говорил о его дальнейшей судьбе и судьбе его братьев так: «Ну вот что, Виктор сейчас уже пойдет в летную школу, в армию пойдет, Анатолий сейчас кончает техникум, ну а Петька умрет». Но он не умер, сила характера восторжествовала. Пусть пока ФЗУ, но это путь к образованию и профессии.

И вот уже время из противника стало союзником. Революция октября 1917 г. открыла детям рабочих дорогу к высшему образованию. Работая слесарем на Тульском оружейном заводе, Петр Николаевич вечерами учился на рабфаке[1]. В 1933 г. его зачислили на первый курс 2-го Московского медицинского института, на лечебный факультет. Воспоминания его студенческих лет похожи на наши, но фамилии его преподавателей прочно ассоциируются в памяти с портретами из учебников. Ими были Н.Ф. Гамалея, С.И. Спасокукоцкий, В.Н. Виноградов и другие представители замечательной русской медицинской научной школы, сложившейся в XIX в. От своих учителей Петр Николаевич перенял высочайшее уважение к чужому интеллектуальному труду, которое, наверное, каждый из нас в нем замечал.

В 1938 г. Петр Николаевич окончил институт и поступил в аспирантуру Всесоюзного института экспериментальной медицины им. А.М. Горького (ВИЭМ) по разделу особо опасных инфекций (чума, туляремия и др.). Там судьба свела его с такими крупными учеными, как П.Ф. Здродовский, А.А. Скворцов, Л.М. Хатаневер, Ф.Ф. Талызин, Е.Н. Павловский. Под руководством А.А. Скворцова и Ф.Ф. Талызина Петр Николаевич отправился в свою первую научную экспедицию на остров Ольхон на Байкале, где им предстояло изучить биологию местных гельминтов и провести дегильминтизацию населения. В книге «Я верил» им приведено много интересных деталей, посвященных жизни и быту бурят, населявших остров. Там же проявилась одна из его важнейших черт характера — нестяжательство. Возможности обогащения за счет местного населения, по примеру фельдшера Евлашина, Бургасов предпочел кропотливую научную работу по экологии гельминтов, дважды он мог погибнуть, выявляя носителей гельминтов среди животных острова. Там же начала проявляться его необыкновенная харизма, столь знакомая людям, непосредственно с ним общавшимся.

Обучение в аспирантуре прервала война с Финляндией. Доброволец Бургасов был зачислен в 72-й комсомольский добровольческий лыжный батальон, а затем назначен начальником санитарной службы 612-го мотострелкового полка, в составе которого участвовал в боевых действиях. Ему присвоили воинское звание «военврача 3-го ранга» — эквивалент современного звания «капитан медицинской службы». Окончание войны он встретил 12 марта 1940 г. вместе со своим полком лежа в снежном сугробе на льду Ладожского озера перед атакой финских позиций. Из таких атак немногие возвращались, но и на этот раз смерть прошла мимо. Весной 1940 г. Петр Николаевич демобилизовался из армии, и перед самым началом Великой Отечественной войны ему удалось закончить обучение в аспирантуре.

Война застала его больным туляремией, вызванной лабораторным заражением. Во время первой бомбежки Москвы немцами 22 июля Бургасов в очередной раз случайно остался жив, в комнату общежития, из которой он только вышел, попала бомба.

В начале августа 1941 г. Петра Николаевича направили начальником лаборатории в госпиталь № 1853. Вскоре он был назначен начальником хирургического отделения, а через несколько месяцев — начальником сортировочно-эвакуационного госпиталя № 3740 (станция Хвойная), затем начальником эвакуационного госпиталя № 3420 4-й армии, затем — начальником санитарно-эпидемического отделения санитарного отдела 4-й армии. В ноябре 1943 г. 4-я армия была переформирована в 59-ю армию, и Бургасов был назначен главным эпидемиологом армии.

Его воспоминания 1941–1945 гг., вошедшие в книгу «Я верил», богаты подробностями военного быта и казуистическими эпидемическими наблюдениями, которые могут происходить в условиях военного времени (например, случай с медсестрой Яковлевой и др.). Смерть ходила за ним следом, но не догнала. В 1943 г. под Ленинградом на станции Будогощ он случайно уцелел во время артиллерийского обстрела. В начале января 1944 г. под Новгородом Петр Николаевич вновь избежал смерти и спас других офицеров, своевременно поняв, что группа, в которую он входил, стала мишенью для немецких минометчиков.

Войну Бургасов закончил в Чехословакии главным эпидемиологом 59-й армии в звании подполковника медицинской службы. После войны он был назначен на должность старшего офицера противоэпидемического отдела Главного военно-медицинского управления (ГВМУ). Здесь судьба свела его с начальником ГВМУ, генерал-полковником медицинской службы, академиком АМН СССР Е.И. Смирновым, сыгравшим в дальнейшей жизни Петра Николаевича очень важную роль. Работа в ГВМУ для старшего офицера противоэпидемического отдела в основном сводилась к рутинным командировкам в очаги инфекционных болезней. Но неожиданно он оказался востребован для более серьезной и интересной работы. В 1950 г. его назначили в группу, руководимую В.А. Махневым, тогда членом Специального комитета, созданного И.В. Сталиным для руководства всеми работами по атомной энергии. Возглавлял комитет Л.П. Берия, Махнев был его заместителем.

Очень серьезные опасения у руководителей советского государства вызывали работы, проводимые за рубежом, по созданию не только ядерного, но биологического и химического оружия. С начала 1930-х гг. японские военные активно строили военно-биологические лаборатории и центры в Маньчжурии вдоль границы с СССР. В 1938 г. японцами недалеко от Харбина под названием Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии был построен секретный центр по разработке, производству и применению биологического оружия, известный сегодня как отряд 731. Специалисты этого отряда применяли биологическое оружие против китайских войск и населения, и осуществляли биологические диверсии на территории СССР и Монголии[2]. Военно-биологические программы осуществлялись в США, Франции, Великобритании и в Канаде. В 1930–1940-е гг. расширился арсенал боевых отравляющих веществ. Иприт, фосген, дифосген, дифенилхлорарсин и другие эффективные отравляющие вещества Первой мировой войны, были дополнены намного более опасными для войск и населения фосфорорганическими отравляющими веществами, обладающими нейропаралитическим действием (зарин, зоман, табун, Vi-газы).

Задачей группы, в которую входил Бургасов, была координация и обобщение результатов работ по разработке средств защиты от биологического, химического и ядерного оружия, проводимых в СССР. Такую информацию представляли каждый квартал Сталину и Берии виде двух книжечек в красных сафьяновых переплетах. Их заполняли каллиграфическим почерком, без ошибок, без лишних слов. На каждую проблему отводилось четверть страницы. Одна книжечка находилась у Сталина, другая — у Берии. В воспоминаниях Петра Николаевича личности Берии отводится особое место. Он мог сравнить свои впечатления о нем с тиражируемым в прессе негативным образом «сталинского палача». По его мнению, Лаврентий Павлович был идеальным руководителем и крупным государственным деятелем. Бургасов утверждал, что за свою долгую трудовую деятельность на высоких государственных должностях, он не встречал такого корректного, предупредительного и компетентного человека, каким был Берия. Он также приводит свидетельства того, что ареста и суда над Берией не было, его убили в собственной квартире 26 июня 1953 г.

В эти же годы Бургасов по распоряжению Берии курировал строительство в Свердловске военного объекта, предназначенного для разработки средств и методов защиты от биологического оружия. Сегодня этот объект называется филиалом ФГБУ «48 ЦНИИ Минобороны России». Местному населению он больше известен как «19 военный городок». По поручению Берии Бургасов дважды встречался с маршалом Г.К. Жуковым, занимавшим тогда должность командующего Уральским военным округом. Жуков использовал свои возможности для ускорения строительства объекта противобиологической защиты. Бургасов отрицает неприязненные отношения между этими государственными деятелями, о чем так любят твердить переписыватели истории.

Руководители советского государства работали в те годы очень напряженно. Стране надо было выжить в условиях враждебного окружения и экономической блокады. Распорядок их рабочего дня был увязан с распорядком дня Сталина. У полковника Бургасова рабочий день начинался в 11 ч утра, с перерывом на обед с 17 до 19 ч, и продолжался до тех пор, пока Сталин в три часа ночи не уезжал из Кремля. Своих детей он видел только по воскресным дням, если, конечно, не находился на острове Возрождения в Аральском море, где руководил испытанием средств защиты войск и населения от биологического оружия. Несмотря на занятость, Бургасов в 1952 г. защитил кандидатскую диссертацию, работу над которой он начал еще в аспирантуре[3]. В 1953 г. после «ареста» Берии, на основании лживого доноса, Бургасов и Махнев попали под подозрение как «пособники Берии», но обоим по тем временам повезло, пришлось только сменить работу.

Практический опыт и знания, полученные Бургасовым на острове Возрождения (Аральское море), помогли в 1960-х гг. кубинским товарищам бороться с комарами, переносчиками вируса Денге. Петр Николаевич вспоминал, как однажды днем на Кубе он видел летящий самолет, распыляющий химикаты. Он объяснил кубинским товарищам, что делать это нужно поздно вечером после захода солнца, когда потоки воздуха прижимают к земле все частицы, или рано утром, когда восходящих потоков воздуха еще нет. Тогда все, распыленное самолетом, садится на растения, где находятся комары.

В начале 1953 г. в опалу попал и всемогущий Смирнов. В рамках «дела врачей» его сместили с должности министра здравоохранения СССР, он находился дома и ожидал ареста. Единственный, кто поддержал его в такой трудной ситуации, был Петр Николаевич. Но Смирнов недолго был в опале. Политическая ситуация в стране изменилась и его назначили начальником Седьмого управления Генштаба ВС СССР, занимавшегося тогда вопросами защиты населения и войск от оружия массового поражения. В качестве начальника первого отдела Управления Смирнов рассматривал только Бургасова. В 1955 г. Бургасова по его собственному желанию переводят на должность заместителя руководителя по научной работе в то самое закрытое научное учреждение в Свердловске, строительство которого он курировал по поручению Берии в начале 1950-х гг. Особое внимание военных исследователей в СССР и США тогда уделялось оценке опасности ботулинических токсинов как потенциальных агентов биологического оружия. В США строился завод по производству специальных рецептур на основе ботулинического токсина, предназначенных для снаряжения биологических боеприпасов и авиационных диспергирующих приборов.

Поражающее действие ботулинических токсинов (а их не менее 7 серотипов) обусловлено нарушением нейромышечной передачи вследствие блокады выделения ацетилхолина в синапсах. Ботулинические токсины являются наиболее сильнодействующими из известных токсических веществ. Их средняя летальная доза для человека при разных способах введения колеблется от 5 до 50 нг/кг. Ингаляционная доза ботулинического токсина для человека, выраженная величиной Lct₅₀ оценивается как 0,02–0,1 мг*мин/м³. По этому показателю ботулинический токсин типа А в 750 раз токсичнее зарина и в 100 раз токсичнее вещества VX. Ботулинические токсины устойчивы в окружающей среде. Поэтому при разработке средств защиты от оружия массового поражения уделялось особое внимание средствам специфической профилактики поражений ботулиническими токсинами.

На долю Бургасова выпала самая сложная часть этой работы – организовать производство таких средств на объекте противобиологической защиты в Свердловске. Необходимо было разработать методы глубинного культивирования возбудителей ботулизма, способы получения анатоксинов против ботулинических токсинов, оценить их защитную эффективность. Как результат этих исследований, в 1970-х гг. в поливакцину НИИСИ[4], разработанную профессорами Н.Е. Гефен и Н.И. Александровым, были включены ботулинические анатоксины А и В. Этот препарат широко использовали для вакцинации личного состава вооруженных сил СССР и отдельных групп взрослого населения крупных городов.

В 1963 г. в жизни Бургасова произошло несколько знаменательных событий: Высшая аттестационная комиссия присвоила ему ученую степень доктора медицинских наук после защиты диссертации по ботулиническим анатоксинам; ему было присвоено звание генерал-майор медицинской службы; Смирнов предложил вернуться на прежнюю должность заместителя начальника седьмого управления Генштаба ВС СССР. Однако после возвращения в Москву отношения со Смирновым, крайне подозрительным к своим заместителям, у Бургасова не сложились. Через четыре месяца совместной работы Смирнов организовал хорошо продуманную кампанию по снятию его с должности. Бургасов также ушел с воинской службы в запас.

Петру Николаевичу предложили занять кафедру военно-медицинской подготовки Центрального института усовершенствования врачей (Москва). Педагогическая деятельность его полностью устраивала и хорошо оценивалась руководством института, его лекции собирали толпы любознательного народа, но масштаб этой работы не соответствовал масштабу его личности. В декабре 1965 г. Петра Николаевича по рекомендации руководителя отдела науки и здравоохранения Центрального Комитета КПСС, Сергея Павловича Трапезникова, назначили на новую должность — главного государственного санитарного врача СССР. Обязанности главного санитарного врача Бургасов исполнял ровно 21 год, став эпохой в советской эпидемиологии.

Этот период его жизни своего рода «золотая осень» ученого. Режим секретности ослаблен, теперь он может публиковаться и ему только 50 лет. Результаты его научных исследований и богатый профессиональный опыт нашли отражение в книгах: «Сибирская язва» (1970), «Натуральная оспа» (1972), «Холера Эль-Тор: руководство для врачей» (1972), «Прививочное дело» (1983), «Сибиреязвенная инфекция» (1984), «Антимикробный конституциональный иммунитет» (1985), В 1980 г., будучи членом международного комитета ВОЗ при ООН по ликвидации натуральной оспы, Бургасов вместе с С.С. Мареннковой подписали Официальную декларацию Глобальной комиссии по сертификации ликвидации оспы в мире. Его воспоминания того времени, опубликованные в книге «Я верил» (2015), содержат впечатления о личностях руководителей СССР, знакомых ему по работе; и яркие, в духе описаний русских врачей XIX в., рассказы о вспышках инфекционных болезней, в ликвидации которых он участвовал. Оказывается, и об эпидемии можно рассказать интересно, если, конечно обратить внимание на то, что в ней участвуют люди, а не таблички со столбцами заболело/умерло.

 

П.Н. Бургасов подписывает официальную декларацию Глобальной комиссии по сертификации ликвидации оспы в мире

 

Становлению главного государственного санитарного врача СССР «помогла» эпидемия холеры Эль-Тор, неожиданно начавшаяся летом 1970 г. в Батуми. «На холере» полностью проявился его качества как умение принимать с решения и брать на себя ответственность за результаты их исполнения.

Холеру уже несколько десятилетий эпидемиологи не воспринимали серьезно, ее просто не было. Отсюда появилась иллюзия, что холеру победили с помощью гигиенических мероприятий и улучшением уровня жизни населения. Но как природное явление холера осталась, правда вне поля зрения ученых. По меткому замечанию Ф.Ф. Эрисмана (1893)[5], холера представляет собой явление в высшей степени сложное, загадочное. Это, в буквальном смысле — сфинкс, который нас приводит в ужас своим смертельным взглядом, но которого мы до сих пор понять не можем, несмотря на то, что разгадкой его заняты тысячи ученых во всех странах света.

Бургасову пришлось столкнуться не только с самой холерой, но и организовывать борьбу с ней при неправильных представлениях о ее эпидемиологии. Холеру тогда рассматривали как контагиозную болезнь. Источником возбудителя болезни считался больной человек, холерные вспышки объясняли заносом холерного вибриона больными людьми. И это была давняя история.

Контагионистические представления о природе эпидемических процессов у врачей появились после чумы «черной смерти» (1346–1352 гг.) как результат эмпирических наблюдений, и были кристаллизованы в XVI в. учением итальянского ученого Джиороламо Фракасторо (1478–1553) о контагии. Но они тогда не занимали монопольного положения в эпидемиологии инфекционных болезней. Параллельно существовала миазматическая теория, связывающая развитие эпидемий с наличием неких вредных факторов, миазмов, существовавших только в почве определенных местностей. Миазмы выделялись из почвы в виде паров, разносились ветром и поражали людей, поэтому клиника заболевания на определенных местностях была очень схожей (отсюда, кстати, появилось такое понятие, как «моровое поветрие»). Сопоставление этих взглядов показывает, что обе спорящие стороны видели разные проявления эпидемического процесса. Контагионисты фиксировали распространение болезни при контакте больных людей со здоровыми. Но они не могли объяснить многочисленные случаи, когда больные оставались незаразными для своего окружения, либо когда болезнь появлялась без установления факта ее «заноса» (например, при чуме или холере). Миазматики наблюдали явление, которое сегодня называют природной очаговостью инфекционных болезней, но не могли привести никаких экспериментальных доказательств своей правоты. В средине XIX в. на основе их учения сформировалось локалистическое учение Макса Петтенкофера (1818–1901) о природе холерных эпидемий, основанное на статистических данных и догадках великого гигиениста. Борьба с холерой в XIX в. принимала различный характер в зависимости от господствовавшей в данное время теории (карантины и оцепления — контагионистические взгляды; санитарно-оздоровительные мероприятия — локалистические взгляды). Приверженцы обеих теорий тщательно изучали эпидемии холеры и действовали, исходя из их особенностей в каждом конкретном регионе.

Так продолжалось до открытия микроорганизмов — возбудителей инфекционных болезней. Взгляды на эпидемиологию холеры, с которыми пришлось столкнуться Бургасову, начали складываться вскоре после открытия Р. Кохом (1843–1910) в 1883 г. холерного вибриона (Vibrio cholerae, комма-бацилла) в выделениях холерных больных и в кишечнике умерших от холеры людей. По своей сути микроорганизм, как причина инфекционной болезни, хорошо укладывался в контагионистические представления о причинах эпидемий, сформировавшиеся в XIV–XVI вв. Он монопольно занял место контагия. Эпидемиологические представления упростились. Эрисман по поводу приверженцев таких взглядов заметил: «Они уже не спрашивали: как распространяется на самом деле холера, при каких условиях она развивается в эпидемию, какие обстоятельства сопровождают появление ее в том, или другом месте; они поставили на место холеры предполагаемый холерный микроб; они отождествляли его с самой холерой и считали, что те условия, которые способствуют развитию комма-бациллы или, наоборот, не благоприятствуют ему, имеют такое же значение и для холеры. В своих крайних проявлениях это направление дошло до того, что оно не только игнорирует эпидемиологию холеры, т.е. пренебрегает изучением ее, но даже создает ее искусственно, что оно не наблюдает холеру, а конструирует способы ее распространения на основе биологических исследований комма-бациллы, что оно не спрашивает, как развиваются холерные эпидемии на самом деле, а прямо утверждает, как они должны развиваться в силу тех или других биологических свойств комма-бациллы».

Холера стала рассматриваться как контагиозная болезнь. Для борьбы с холерными вспышками без заметного результата вводились карантины, признанные неэффективными еще при первом знакомстве европейцев с холерой в 1830-х гг., правда, их теперь оснащали дезинфекционными камерами. Не оказали серьезного влияния на ее распространение в период VI пандемии (1900–1926 гг.) и другие методы, такие, как вакцинация или дезинфекция. В конце 1920-х гг. холера исчезла даже в традиционно эндемичных районах. Разумеется, это было объяснено всезнающими учеными (а по Эрисману, «конструирующими способы ее распространения») исключительно «победой человеческого разума». Однако в 1961 г., на фоне казавшейся «полной ясности» эпидемиологии, биологии, биохимии, физиологии и даже генетики возбудителя холеры, возникла неожиданная глобальная эпидемическая ситуация, вызванная другим холерным вибрионом — Эль Тор, известным с начала века, но рассматривавшимся как локальное и неопасное явление индонезийского острова Сулавеси.

В 1970 г. в СССР холера появилась в Волжском понизовье. Основной удар этой эпидемической катастрофы приняли на себя астраханские медики. В последствие из этой замечательной когорты врачей вышло много известных ученых-инфекционистов[6]. Но нужно было принимать решения в масштабе государства, а принять их мог только главный санитарный врач. Помимо повседневной организационной работы им были приняты два принципиальных решения – о снятии холерных карантинов и в практику лечения холеры было внедрено внутривенное струйное введение  солевых растворов.

Бургасов в 1970-м г. не располагал научными данными о персистировании возбудителя холеры среди простейших и гидробионтов водоемов, являющихся его первичным резервуаром в природе. Такие данные появились лишь в 1990-х гг. Но он обратил внимание на то, что холерные больные не выделяют холерный вибрион в количествах, необходимых для образования холерного очага. Не было выявлено холерного вибриона при массовом обследовании людей, переболевших кишечными инфекциями. Следовательно, холерные больные и рековалесценты не могут быть причиной распространения холерного вибриона в окружающей среде и возникновения холерных вспышек. Он также обратил внимание, что холерный вибрион находят в водоемах в районах, где никто никогда не проживал, и где не было канализационных сбросов, следовательно, антропонозный фактор в распространении холеры не играет серьезной роли. Поэтому Бургасов сберег миллиарды рублей как государству, так и отдельным хозяйствам, отменив карантинные мероприятия в отношении людей и продукции Астраханской области, и взяв на себя всю ответственность перед Правительством СССР, на что не решался ни один из его предшественников-перестраховщиков.

Важную роль в сокращении количества жертв холерной эпидемии в Астраханском края сыграло утвержденное 4 августа 1970 г. Бургасовым «Временное краткое наставление по лечению больных с острым желудочно-кишечным заболеванием»[7]. Дело в том, что до 1970 г. в СССР не было принято рациональной тактики ведения и лечения холерных больных. Если быть точным, то ее просто забыли вместе с холерой. В конце XIX столетия в России существовало такое направление в лечении холеры, как регидратационная терапия[8]. Но в 1960-х гг. имевшиеся руководства не давали врачам четких практических рекомендаций по интенсивной регидратационной терапии холерных больных, включая внутривенную инфузионную и оральную регидратационную терапию солевыми растворами. Они впервые появились только в астраханскую эпидемию 1970 г. благодаря способности Бургасова видеть новое и брать на себя ответственность за принятие новаторских решений. Именно тогда выкристаллизовались два главных принципа лечения холеры – регидратация с помощью водно-солевых растворов (во время холерной эпидемии в Астраханском крае в основном применялся раствор Филипса № 1) и санация холерного вибриона антибиотиками.

Организованная Бургасовым и его коллегами (В.И. Покровский, В.Н. Никифоров, В.Ф. Попов, Б.П. Богомолов и др.) система мер по борьбе с холерными вспышками и лечению больных, не имела аналогов в мировой практике борьбы с холерными эпидемиями. Благодаря этим мерам удалось свести к минимуму количество жертв во время холерной вспышки 1970 г.[9]

Основной эпидемической проблемой России, уже после того, как он вынужден был оставить должность главного санитарного врача, Бургасов считал ВИЧ/СПИД-пандемию. Он не принимал ту политику сокрытия проблемы ВИЧ/СПИДа, которая проводится в России. Это темная страница нашей науки и еще предстоит выяснить, кто и зачем это делал и делает. Но ее результат уже не замолчать – в стране на апрель 2015 г. зарегистрировано 907 тыс. ВИЧ-инфицированных граждан, 184 тыс. из них уже умерло; только в прошлом году умерло 24 тыс. больных СПИДом россиян. Но это верхушка айсберга пандемии, сколько в действительности судеб российских граждан сломала ВИЧ/СПИД-пандемия, вряд ли когда будет известно, так как тестирование население на ВИЧ-инфекцию носит выборочный характер. Бургасов считал, что проблема ВИЧ/СПИД-пандемии не может быть решена в рамках используемых для этого подходов. Он их называл «ерундой» и настаивал хотя бы на более широком освещении опасности пандемии в научной и санитарно-просветительской литературе, и самое главное – ее более глубоком научном осмыслении. Но ничего этого не произошло до сих пор. Позиция Бургасова по ВИЧ/СПИД-пандемии натолкнулась на очень серьезное сопротивление со стороны каких-то «заинтересованных лиц» еще конце 1980-х гг. В архиве Бургасова мною обнаружены анонимные рецензии на его монографию по ВИЧ-инфекции, одну из первых в СССР. Работа академика РАМН СССР, имеющего мировую известность, была уничтожена четвертушкой бумажного листа. Он уже тогда был «не в тренде».

Особое место в деятельности Бургасова в последние годы его жизни занимало разоблачение лжи о вспышке сибирской язвы в Свердловске весной 1979 г. Вопреки отсутствию научных доказательств уже более 30 лет ложь о «выбросе спор с военно-биологического объекта», называемого в Свердловске «19-м военным городком», используется геополитическими противниками России для оказания давления на нее. Описание событий тех дней для него было столь важным делом, что уже после выхода второго издания своей книги «Я верил», Бургасов существенно ее дополнил. Петр Николаевич в начале 1950-х гг. имел самое непосредственное отношение к строительству этого исследовательского центра Министерства обороны СССР, а в конце 1950-х и вначале 1960-х гг. он сам там работал. В книге Бургасов рассматривает эту ложь с точки зрения специалиста, понимающего, что такое биологическое оружие, каковы его поражающие факторы, способы и последствия применения. Нестыковки между той эпидемической картиной, которая должна быть в результате «выброса», и той, что была на самом деле, настолько бросаются в глаза, а сама ложь о «выбросе» настолько не соответствует реалиям искусственных эпидемических процессов, что с его точки зрения, настаивающие на «выбросе» просто психически больные люди. Он, профессионал, много сделавший для биологической защиты СССР, подробно разбирает биографию отдельных персонажей, запачкавшихся в этой лжи, и задает вполне естественные вопросы: «С какой стати они появились в этой теме?», «Когда они успели стать экспертами по биологическому оружию?»

Увы! Это был «глас вопиющего в пустыне». Тема биологического оружия в начале 1990-х гг. была профанирована мифами о его доступности каждому, кто наберет 25 тыс. долларов. Тогда в гараже он якобы создаст «новый вирус», способный выкосить население планеты. Готовилась война с Ираком и Западу нужен был весомый повод для свержения руководства этой страны. Вот и была сконструирована ложь о наличии у Саддама Хусейна биологического оружия в виде «вируса сибирской язвы». Для убедительности государственный секретарь США Колин Паэуэлл даже демонстрировал в ООН пробирку с каким-то порошком, обозвав ее биологическим оружием Саддама. Естественно, что такая мифотворческая профанация биологического оружия породила бесчисленное количество его «знатоков». Они видели биологическое оружие в любой колбе или пробирке «с вирусом». Их как бы разом выпустили в медийное пространство из палаты № 6. Валом пошли всякого рода «журналистские расследования», понятие же репутации, журналисткой или научной, неважно, растворилось в оплевываемом прошлом расчлененной великой страны. И хотя журналисты были смелы и свободны в слове, они строго придерживались версии Госдепартамента США о выбросе спор возбудителя сибирской язвы с военного объекта в Свердловске, т.е. того самого 19-го военного городка, в создании которого принимал участие Бургасов.

Разгребать слои лжи о «Свердловской язве» не имеет смысла, на освободившееся пространство тут же будет наслоена следующая ложь. Давайте останемся на научном поле. Если кто-то из коллег действительно хочет привести доказательства «выброса», то он должен, хотя бы привести совокупность следующих данных:

- в «свердловской язве» не прослеживается так называемая «эпидемиология точечного источника», т.е. при «выбросе» количество заболевших сибирской язвой людей должно быть большим вблизи от источника аэрозоля, а не наоборот, а тем более не носить гнездных характер без всякой связи с направлением воздушного потока в момент предполагаемого «выброса», как это в действительности было. Хронологически появление больных ингаляционной сибирской язвой, вызванной «выбросом», должно укладываться в средний инкубационный период этой болезни 4 сут (интервал 4–6 сут)[10], их же выявляли почти 70 суток. Но продолжительность инкубационного периода при ингаляционной сибирской язве точно определена в сентябре-октябре 2001 г. при ликвидации последствий так называемой «конвертной атаки» — вспышки сибирской язвы в США, вызванной рассылкой известным политикам и журналистам конвертов с рецептурой спор сибиреязвенного микроба, предназначенной для снаряжения кассетных боеприпасов американской армии[11]. Столь длительный инкубационный период «ингаляционной сибирской язвы» — самое слабое место нагромождения лжи о «свердловской язве». Для доказательства возможности более чем двухмесячного инкубационного периода при ингаляционном заражении спорами сибирской язвы Meselson et al. (1994)[12] был совершен научный подлог. Ими приведена статья Brachman с соавт. (1966), где говорится о растянутом во времени заражении экспериментальных животных спорами сибирской язвы, но выдается за одномоментное[13];

- ингаляционная сибирская язва вызывается аэрозолем с дисперсностью частиц 1–5 мкм и имеет характерную патологоанатомическую картину: поражение медиастинальных узлов и паренхимы легких без карбункулов в глотке, пищеводе, желудке и кишечнике, что также установлено во время «конвертной атаки». Насколько мне известно из диссертации Гринберга (1995)[14], выполнившего вскрытия 42 тел жертв сибирской язвы в Свердловске, поражения желудочно-кишечного тракта им отмечены почти у всех погибших (39 из 42). Гринберг также обнаружил, что такие поражения носят распространенный характер. Тощая и подвздошная кишка были поражены у 36 умерших, желудок — у 30, слепая и восходящая кишки — у 12, глотка и корень языка — у 3. Им было выделено три типа изменений ЖКТ: в 21 случае процесс носил очаговый характер; в 10 — диффузный; в 8 — диффузно-очаговый. При очаговой (карбункулезной) форме поражения в ЖКТ определялось множество карбункулов диаметром от 0,3 до 3,0 см темно-красного цвета. Крупные очаги занимали все слои стенки кишки и не были связаны с лимфоидными образованиями кишечника. Ничего подобного патологоанатомы не наблюдали у людей, умерших от ингаляционной сибирской язвы в США в 2001 г. Не обнаружено такой патологии и у приматов, погибших в результате экспериментального ингаляционного заражения спорами B. anthracis, выполненного Литусовым с соавт. (2002)[15]. Наоборот, эти авторы наблюдали подобную патологоанатомическую картину только при энтеральном заражении павианов гамадрилов. Гейрот описал такую патологоанатомическую картину болезни еще в 1807 году. Из более поздних работ можно посмотреть статью Богданова (1935), детально описавшего вспышку кишечной сибирской язвы[16];

- надо как-то объяснить, почему при «ингаляционной сибирской язве» в Свердловске у 17 человек наблюдали кожную форму болезни[17]? Концентрация спор в аэрозоле такова, что он никак не может вызвать поражения кожи у людей[18].

Для чего же был вброшена ложь о «Свердловском язве»? В отличие от русскоязычных обличителей «тоталитарного режима», на Западе этого никто и не думает скрывать. По данным Берстейна (1987) аргументы «Свердловска» стали решающими при расширении программы по совершенствованию разработок биологического оружия в США[19]. Если рассматривать вспышку сибирской язвы в Свердловске в 1979 г. как элемент непрямой и долгосрочной антироссийской стратегии, то надо признать, ее разработчиками были достигнуты следующие цели:

- по военно-биологическому комплексу СССР был нанесен серьезный удар в тот самый момент, когда биологическая угроза стала принимать качественно иную форму из-за развития технологий генной инженерии;

- престиж СССР, а затем и России на международной арене был серьезно подорван, появилась возможность давить на Россию, обвиняя ее в нарушении международных соглашений и в экспорте технологий для создания оружия массового поражения; внутри страны стало возможным провоцировать враждебность населения по отношению к своим вооруженным силам;

- появилась возможность в любой момент путем нагнетания психоза мировыми СМИ причислить Россию к «странам-изгоям» и обосновать необходимость нанесения по ней ядерного удара или международной интервенции.

Каждый делает свой выбор. Историческая эпоха сменилось, наступило время мелкотравчатых разрушителей, время клопиков и разноцветных клещиков, высасывающих соки из тела России. Выбор надо было делать заново. Бургасов всю свою долгую жизнь предпочитал конъюнктуре правду. Ложь о «свердловской язве», пожалуй, была первая эпидемиологическая профанация в России, своего рода приметой нового времени. Как выразился один политик-разрушитель: «Процесс пошел». Зарубежные поездки, похлопывания по плечу маститых западных коллег, ну и деньги, конечно, размыли отечественную эпидемиологию настолько, что она не только не развивается в соответствии с реальной эпидемической ситуацией, но и постепенно превращается в медицинскую псевдонауку вроде гомеопатии, где основной задачей является коммерческая реализация снадобий. Только в роли снадобий теперь выступают вакцины. Знания об эпидемических процессах «по умолчанию» были сведены к контагионистическим представлениям Средних веков. Они элементарно просты: «появился новый вирус — началась эпидемия — дайте денег на вакцину». Так перед нападением НАТО на Ирак вдруг вырос монстр «биотерроризма». В престижных научных журналах публиковались статьи типа «биологическое оружие можно сварить на кухне». Затем в медийном пространстве возник вирус птичьего гриппа, просто обязанный перейти в «испанку». Его сменил вирус гриппа свиного; он должен был «перейти», но не оправдал надежд научного мира и тихо самоустранился вместе с деньгами «на вакцину». Наконец мы увидели очередной спектакль с вирусом лихорадки Эбола, вроде как кому, если не ему «на роду было написано» вызвать мировую пандемию. Но и он исчез с экранов телевизоров, удовлетворившись выделением денег «на вакцину». И вся эта профанация не встречала ни малейшего отпора со стороны значительной части научного сообщества, наоборот: «Дайте денег, мы создадим вакцину, дайте денег!». И уже нет у России Бургасова, нет этого мощного харизматического человека с густыми белыми бровями, вышедшего к нам из эпохи свершений и созидания сверхдержавы, способного взвешивать факты на весах своей совести. Но может быть теперь нам, коллеги, уже пора самим научится понимать, что хорошо, а что плохо? Хотя бы ради наших детей и внуков.

 

Библиографическое описание. Супотницкий МВ. Они создали сверхдержаву. К 100-летию со дня рождения академика РАМН СССР П.Н. Бургасова. Режим доступа: https://supotnitskiy.ru/stat/stat126.htm

 

 

---

[1]Рабочий факультет — учреждения системы народного образования в СССР (курсы, позже собственно факультеты), осуществлявшие переподготовку (повышение до среднеобразовательного уровня) абитуриентов высших учебных заведений (вузов) из рабочих слоев населения, существовавшие с 1919 г. до середины 1930-х гг.

[2]Японских военных, попавших в плен и причастных к убийствам людей в ходе экспериментов по разработке биологического оружия и его применении, судили только в СССР (Хабаровский процесс, 1948 г.). Американское правительство проигнорировало такие преступления, совершенные на территории СССР и Китая, и предоставило ключевым разработчикам биологического оружия (Исии Сиро, Масадзи Китано и др.) возможность продолжать работу в США.

[3]Бургасов ПН. Изучение иммунитета к туляремии на кроликах, вакцинированных подкожно и внутрикожно убитыми вакцинами, термоэкстрактом и сублетальной дозой возбудителя туляремии: автореф. дис. ... канд. мед. наук. М.; 1952.

[4]Поливакцина НИИСИ — первая химическая сорбированная отечественная вакцина. Производилась с 1941 г. Московским институтом вакцин и сывороток им. И.И. Мечникова. Содержала тифозный, паратифозный А и В, дизентерийные (Флекснера, Шига) и холерный антигены.

[5] Эрисман ФФ. Холера. Эпидемиология и профилактика. М.: 1893.

[6] Подробно история борьбы с астраханской холерой 1970 г. описана в монографии Богомолова БП. Холера. Клиника, диагностика, лечение. М.: 2012

[7] Наставление полностью приведено в монографии Богомолова (2012). Его составили В.И. Никифоров, В.И. Покровский, В.В. Булычев и В.П. Богомолов.

[8] См., например, диссертацию Гаген-Торна ИЭ. О лечении холеры внутривенным вливанием солевого раствора. СПб.: 1894. Описание такого способа лечения холеры есть в руководстве Чаруковского АА. Военно-походная медицина. СПб.: 1836–1837. В настоящее время приоритет открытия такого способа лечения полностью приписывается Роберту Филлипсу (Robert Allan Phillips, 1906–1976).

[9] Интересные воспоминания приведены в работе: Попов ВФ. Эпидемия холеры в СССР в 1970 г. Биопрепараты 2011; (2): 36–8.

[10] См., например, работы Siegrist DW. The threat of biological attack: why concern now? Emerging Infectious Diseases 1999; 5(4): 567–70; Kaufmann A, Meltzer MI, Schmid GP. The economic impact of a bioterrorist attack: are prevention and postattack intervention programs pustifiable? Emerging Infectious Diseases 1997; 3(2); 1–12.

[11]Jernigan DB, Raghunathan PL, Bell BP et al. Investigation of bioterrorism-related anthrax, United States, 2001: epidemiologic findings. Emerging Infectious Diseases 2002; 8: 1019–28.

[12]Meselson M, Gillemin J, Hugh JM et al. The Sverdlovsk anthrax outbreak of 1979. Science1994; 209(12): 1202–8. Сославшись на работу Brachman et al. (1966),  они совершили научный подлог. Количество суток, которое авторы «выдали» за инкубационный период «легочной сибирской язвы», — продолжительность экспериментального экспонирования обезьян к аэрозолю сибиреязвенных спор, образующемуся при переработке шерсти на фабрике в Южной Каролине, а не инкубационный период. Фабрика перерабатывала козью шерсть, ввозимую в США из Индии и Пакистана, и вырабатывала шерстяную ткань для мужских костюмов. Животные экспонировались к возбудителю сибирской язвы не одномоментно, что было бы характерно для эпидемической модели «выброса», а весь этот период. Причем большинство животных погибло между 14 и 46 сутками от начала экспонирования. Близкая к последней цифра, видимо, легла в основу продолжительности инкубационного периода при легочной сибирской язве, необходимой для обвинения СССР в нарушении «Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и их уничтожении» (1972).

[13]Brachman P, Kaufmann AF, Dalldore F. Industrial inhalation anthrax. Bacteriol. Rev. 1966; 30(3): 646–57. Убедитесь сами. По этой ссылке вы найдете статью: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC378258/?tool=pubmed. Впрочем, чему тут удивляться? Весь этот миф о «выбросе» состоит из одних подлогов и подтасовок.

[14]Гринберг ЛМ. Патологическая анатомия и некоторые вопросы морфо-, пато- и танатогенеза ингаляционной формы сибирской язвы человека: дис. ... докт. мед. наук. Екатеринбург; 1995.

[15]Литусов НВ, Васильев НТ, Васильев ПГ и др. Патоморфогенез сибирской язвы. М.: 2002.

[16]Гейрот Ф. Медикопрактическое описание о болезни, так называемой Сибирскою. СПб.: 1807; Богданов ИЛ. К клинике кишечной формы антракса. Клиническая медицина 1935; (8): 1228–32.

[17]Meselson M, Gillemin J, Hugh JM et al. The Sverdlovsk anthrax outbreak of 1979. Science1994; 209(12): 1202–8.

[18] Есть еще любопытные факты, относящиеся к этой вспышке. Например, несоответствие выделенных из тел погибших людей штаммов возбудителя сибирской язвы (всего их обнаружено четыре), тому, с которым работали в 19-м военном городке. Эти штаммы происходили из ЮАР и Северной Америки, наш – из Кировской области. О самой вспышке объявил «Голос Америки» еще до того как было сделано первое вскрытие погибшего от сибирской язвы свердловчанина. Но это дело не эпидемиологов, а спецслужб.

[19]Бернстейн Б. Рождение программы разработки бактериологического оружия в США. В мире науки 1987; (7): 70–77.